контролировать дела общества, коварная, не уведомив его, подала в налоговую инспекцию заявление о внесении изменений в Реестр юридических лиц, на основании которого является единоличным исполнительным органом общества. Причем протокол общего собрания, на котором якобы было принято это решение, был совершенно определенно подделан.

На этом страшная женщина не успокоилась, а переоформила на свое имя права на распоряжение расчетным счетом несчастного «Метеора» и далее несколькими траншами перевела на корпоративную карту, которой распоряжалась безраздельно, те самые два миллиона триста семьдесят три тысячи. Тем самым, резюмировал грамотный хоккеист, обществу нанесен существенный вред, в итоге чего бедный клуб теперь на грани финансового краха.

«Сработано чистейшим образом. Как минимум потому, что не надо ждать целый год для признания пропавшей безвестно отсутствующей, — размышлял сыщик, — и как интересно подобрана сумма, странная, некруглая, нелогичная. Интересно, куда на самом деле улетели эти деньги? Муж утверждает, что не имеет доступа к карте жены. Однако если он утверждает это в своем иске, то, стало быть, сумма в самом деле изъята, имел место этот факт, и у него есть доказательства…»

И снова Гуров набрал номер супруги.

— Что опять?! Пожар?

— Извини, — кротко и богобоязненно попросил он, — я лишь хотел уточнить: когда вы с Лерой обсуждали финансовые вложения…

— И что?

— Какова была цена вопроса? Сколько от тебя денег требовалось?

— Около двух миллионов четыреста…

— А точнее не припомнишь?

— Два миллиона триста семьдесят три тысячи, — отрапортовала Мария. — Теперь я могу отправиться служить искусству, а не сыску?

«Великолепно. Теперь есть основания предположить два момента: в совокупности стоимость объекта, интересующего Леру, — по всей видимости, усадьбы, турбазы или что там, — составляла без малого четыре миллиона восемьсот. И половина этой же суммы была якобы похищена со счетов “Метеора”… с чего это Лера затеяла переориентацию? Подняв предприятие из руин, вдруг решила забросить его в пыльный угол под лавку — нелогично даже для женщины».

Лев Иванович довольно долго просидел, чертя на бумаге разнообразные схемы и рожицы, но Радаеву так и не решился позвонить. Было стойкое ощущение того, что несвоевременно, да и незачем.

Глава 8

Ближе к вечеру вернулся Станислав, в настроении саркастически-деловом.

— Нет, претензий к коллегам-сыскарям никаких, — начал он с порога, отвечая на незаданный вопрос, — интересует наполнение голов господ родственников. Могу понять, когда нет дела до постылого соседа по лестничной клетке, но родная мама — бабушка! Уезжает, ни слова не сказав, разобидевшись, старый человек, и ни у кого ни вопроса не засвербит: куда отправилась? Жива ли? Доехала?

Уцепив суть, Лев Иванович уточнил:

— То есть Томины спохватились не сразу. Конфликты с домашними?

Станислав отмахнулся:

— Что ты как маленький. Само собой, мир в благородных семействах. Я же говорю: каши в головах… — И тут же поправился, делая вид объективности и снисхождения к слабостям ближних: — Хотя, говоря по правде, дамочка весьма специфическая. Вот, если желаешь.

Гуров с первого взгляда оценил представленные коллегой изображения — да уж, при одном взгляде на такое лицо понятно, что беспокоиться за нее не стоит. Типичная хозяйка жизни, повелительница вселенной, с судьбой на самой короткой ноге. Именно такие, к сожалению, и пополняют ряды, вереницы ориентировок.

— Она любила поездить, — пояснял Станислав, указывая на фото, где, помимо дамы, имели место пальмы и яхты, — до некоторых пор работала экономистом, руководила фирмой «Бухкомбайн».

— Надеюсь, не военпром?

— Само собой, нет. Обслуживание фирм и фирмочек.

— Ну, с этой стороны не стоит подвох искать. Полагаю, что в бухгалтерской среде вряд ли возможны конкурентные войны на убой?

— Само собой. Домашние говорят, что с бизнесом все было идеально: ряд постоянных, стародавних клиентов, никаких претензий по качеству услуг — думаю, с этой стороны искать недовольных смысла нет. Да и рынок такой, хлеба всем хватает.

— Личная жизнь?

— Овдовела давно, были длительные отношения, разрыв, вернулась в дом, где места ей уже не было.

— Ну, допустим, достали все. Но как же уехать, бросив бизнес…

— А она его давно бросила, — охотно пояснил Крячко. — Дочь, вся в долгах и кредитах, нажаловалась, что в какой-то момент маму «переклинило», она завязала со всеми делами и принялась активно самосовершенствоваться. Кстати, вот тебе еще один интересный момент.

— Куда же, по их мнению, она должна была поехать в мороз, в конце ноября?

— Да видишь ли, в чем дело. Сама-то дочь ничего по этому поводу сказать не могла, но вот зять… они же в одной квартире проживают.

— Ага.

— Да, так вот зять поведал, что у любимой тещи время от времени случались «сдвиги» — его терминология, ты же понимаешь.

— Какого рода «сдвиги»?

— Ну Лева, так все просто, по-житейски. Женщина уже постбальзаковского возраста, жизнь прошла и все такое, последняя любовь оказалась негодяем, никому не нужна, и даже внучка порыкивает. Другая бы скандалила, а эта замкнулась в себе, иной раз куда-то уезжала, не сказавши адреса, и рассказывала о том, где была, лишь по возвращении. И по итогам показывала лишь разного рода фото с какого-нибудь сплава по Ангаре или прыжки с Эйфелевой башни, а то и просто палатка на Кольском полуострове.

Гуров постучал пальцами по столу:

— Ясно, ясно, устраивала себе ретриты. Стас, а дочка та же, или зять любящий, они не сказали, сколько у нее было с собой денег, наличными?

— Представь себе, как только я спросил об этом, дочь как спохватилась, — поведал Станислав, — влезла в домашний сейф — и вуаля, почти четверть миллиона наличными как не бывало.

— Что они, такие суммы в доме держат? — недоверчиво спросил Гуров.

— Лева, человек поживший, с опытом не одного кризиса, к тому ж бухгалтер, экономист. Возможно, у нее на счетах тоже деньжата лежат, а кое-что — под матрасом. Диверсификация рисков, слыхал?

— А, это да, — подтвердил Гуров, продолжая чертить по бумаге. — Давай теперь про Золий.

— С этой вообще все просто и воздушно, — сообщил Станислав. — Меня сначала не хотели пускать на порог, потом пустили-таки, убедившись, что я не за Ладочкой…

— Кто это? — удивился Лев Иванович.

— Дочку зовут так, славная девчонка, правда, про маму и думать забыла. Да, так соседка, новая ее мама, в приватной беседе подтвердила: Ксю Три Семерки, она же Оксаночка Золий — такая вечно на позитиве, в приподнятом настроении и ожидает от своего личного будущего только пирогов и плюшек. Ох, — поморщившись, Крячко потер шею, — как неловко разговаривать с женщинами, от постоянного кивания и поклонов чуть набок голова едва не отваливается.

— Надеюсь, недаром пострадал на производстве? — напомнил Гуров о себе. — Все-таки время к ночи, выкладывай уж.

— Да, собственно,